«Я не верю в мужскую дружбу. Она – из тех вещей, которые мне незнакомы, но о которых я очень люблю рассказывать в своих фильмах».
Жан-Пьер Мельвиль – интеллектуал-авантюрист, человек давно вымершей породы страстных обольстителей и железных профессионалов, творивших не для истеблишмента, а вопреки ему. Параноик и дотошный педант, пишущий сценарии, как он сам не единожды подмечал в беседах с журналистами, не поддающиеся экранизации кем-либо, кроме него самого. Охранитель ночного Монмартра и дерзкий задира родом из квартала Сен-Лазар, не привыкший выходить в люди без темных очков, шляпы стетсона и идеально отутюженного широкого пальто. Режиссер-идеалист, ветеран подполья, любитель кошек и беспощадный диктатор на съемочной площадке, каких не видывал Париж на закате правления генерал де Голля.
Содержание
«Кинотворец – это тот, кто показывает тени. Он работает в темноте. Он творит при помощи “фокусов”. Чтобы в этом преуспеть, надо быть фантастически нечестным человеком, я это хорошо понимаю».
Он был рожден войной, причем дважды. На свет Жан-Пьер Грюмбах появился за год до окончания Первой Мировой, а в годы гитлеровской оккупации реинкарнировался в качестве бойца французского Сопротивления, позаимствовав псевдоним Мельвиль у автора бессмертного «Моби Дика». Пускай малец и рос в семье благовоспитанных старьевщиков из Эльзаса, улица привлекала его куда больше, нежели любование антикварными вазами.
В юношестве Жан-Пьер был одержим боксом, литературой и сценическими искусствами, а появление звукового кинематографа вовсе превратило мальчика в форменного киноманьяка, способного сидеть в кинотеатре с десяток часов к ряду. Между критиками даже ходила байка, мол в 1943 году, будучи солдатом, Грюмбах выпросил у начальства недельную увольнительную в Лондоне, во время которой марафоном успел отсмотреть 27 фильмов, прерываясь только на скоротечный сон.
С началом Второй мировой Жан-Пьера призвали в армию, где он участвовал в Южно-французской операции. В годы войны он успел примерить на себя и суконный китель сухопутных войск, и тюремную робу испанского каторжника, и обмундирование британских солдат, популярное у партизан из движения «Сражающаяся Франция», которые прорывали «линию Густава» под Монте-Кассино и выдворяли войска Вермахта с улиц Лиона. На полях сражений Мельвиль ежесекундно ощущал, как смерть дышит ему в затылок, и умение контролировать себя в условиях перманентного предчувствии близкой кончины, выработанное в окопах, нашло свое отражение в творчестве будущего режиссера.
Завершив борьбу против оккупантов, Жан-Пьер начал воевать с профсоюзом кино, дабы выбить у них лицензию на работу в ассистентах у режиссера. Бюрократическая машина перемолола все обращения мечтательного ветерана, однако согласия он так и не получил. В ход пошли семейные накопления и воспитанная уличными заварушками наглость – Мельвиль основывает собственную студию и выносит киноаппарат за пределы павильона, что через пару десятков лет сподвигнет экс-авторов журнала «Cahiers du Cinéma» выйти навстречу французской Новой Волне. Вышедший в 1946 году «Двадцать четыре часа из жизни клоуна», своего рода художественный «репортаж» о суточном пребывании в компании красноносых паяс из цирка «Медрано», закрепил главенствующие элементы стиля постановщика и открыл перед ним двери в большое независимое кино.
«Из двух человек один – всегда предатель».
Жан-Пьер Мельвиль – пионер французского «поляра» (обычно переводят просто как «детектив»), мастер криминальной драмы и страстный поклонник голливудского кино. В его фильмах Париж становится вторым Вавилоном, на серых улицах которого сталкиваются Запад и Восток, законы итальянских мафиози и догматы японских самураев. Мельвиль – это территория вооруженных револьверами пафосных рыцарей, которые, быть может, и остались без сюзеренов, но не растеряли представлений о воинской чести.
Его персонажи – бойцы Сопротивления и благородные разбойники. В объективе камеры – пасмурный городской пейзаж, в котором тяжело разглядеть очертания некогда коллаборационистской Франции. Мельвиль восхищался американским кинематографом, американским образом жизни и тем китчем, который переполнял кадр в лентах Джона Хьюстона, Мервина Лероя и Ричарда Россона. Потому Жан-Пьер, адепт работы на натуре, Париж и его окрестности не столько документировал, сколько подгонял под эстетику экспортного нуара из Штатов. По велению Мельвиля на автомагистрали выезжали «форды» и «крайслеры», в джаз-клубах дымили зарубежные сигареты, разливали теннессийский виски, а персонажи перенимали замашки ковбоев из монохромных вестернов. Наиболее ярко стремление к американизации всего и вся прослеживается в шпионском триллере «Двое на Манхэттене»: режиссер смог запечатлеть самый что ни на есть настоящий Нью-Йорк, да только производственные рамки вынудили команду преждевременно покинуть США и имитировать “Большое Яблоко” уже в родных пенатах.
Мельвиль старался обходить стороной конвенциональное кинопроизводство, пускай пару раз ему все-таки доводилось работать и с драмой о тонкостях скольжения по граням «любовного треугольника» («Когда ты прочтешь это письмо»), и с bittersweet-пикареской («Старший Фершо»). Между делом Жан-Пьер пустился в психологизм в камерном триллере «Трудные дети», однако наиболее ярко метаморфозы стиля и метастазы мысли режиссера проявлялись в его военных фильмах.
Снятое за рекордные 27 дней «Молчание моря» не только вошло в историю, как самая сильная экранизация писателя-сопротивленца Жана Марселя Брюллера, но и как болезненное размышление об идеологии и способности человека оставаться человеком в смутные времена, когда кроме «немецкого гестапо» жизнь честному народу отравляет еще и «гестапо французское». Куда прозаичнее к дефрагментации тягот фронтовой бытности подходит «Леон Морен, священник», в котором девушка «на грани» ведет с молодым пастором диалоги о зашоренности религии, широте души человеческой и зыбучести свинцового Армагеддона Второй мировой перед лицом Страшного суда.
Апофеозом «военного Мельвиля» стала «Армия теней» – лишенный модного на тот момент артхаусного радикализма двухчасовой очерк о незавидной судьбе бойцов Сопротивления, сражающихся против фашистской гидры в формате «сотни против миллиона». Без соплей и без слез.
Мельвиль играет в пятнашки с устоявшимися тропами криминального сценария, обогащает его бытовым маньеризмом и утяжеляет меланхоличным визуалом. В «Стукаче» режиссер жесток и беспристрастен в отношении героев Сержа Реджани и Жана Десайи, играющих двух закадычных друзей, внезапно оказавшихся по разные стороны баррикад – под крылышком «черной» и «красной» мастей соответственно. Между ними – обаятельный малый Сильен в исполнении Жан-Поля Бельмондо, который тасует горизонт событий, подрабатывая и на «казаков», и на «разбойников».
С тем же азартом Жан-Пьер устилает трудностями путь фактурного Роже Дюшена в «Бобе – прожигателе жизни». Бывший сиделец и уважаемый на районе карточный игрок, он вынужден балансировать между роковой красоткой и влиятельными любителями «раскинуть пульку», словно заправский герой Хоукса или Уайлдера. Не иначе, как продаваемый в Лос-Анджелесе «четвертаковый» палп-фикшн грубо перевели на французский и загнали в подворотне за пару франков с криво наклеенной эмблемой «черной серии» поверх обложки.
«Я люблю, когда усилия оказываются напрасными. Долгий и упорный путь к провалу – это что-то очень характерное для человеческой природы».
Субстратом мельвилевского киноязыка стали фильмы «буддистского периода», культивирующие пессимистичный неонуар и тактильную графичность «техниколора» нового поколения. Начиная со «Второго дыхания», постановщик отходит от привычной формы изложения истории. Отныне персонажи общаются исключительно на языке полунамеков и лаконичных угроз, а кадром правит минимализм и холодные тона. Жанровые клише американского кинематографа заиграли новыми, пускай и знатно загустевшими красками, так как поздний Мельвиль усложнил формулу классических вестернов и нуаров тонной недомолвок и открытыми для вольной интерпретации сценарными конструктами.
Апофеозом творчества «позднего Жан-Пьера» стали «Самурай» и «Красный круг»: «открытые письма», обращенные больше к Антониони и Леоне, нежели к Уэллсу и Робсону. Центральные темы этих лент: бегство, предательство, одиночество и циничное презрение к жизни как к явлению. Протагонист «Самурая», мастерски сыгранный Аленом Делоном, живет на автомате. Он спит с женщинами, играет в карты и убивает влиятельных людей за хорошие деньги, однако ни одна мышца на его лице никогда не дрогнет без весомой причины. Этот персонаж избрал путь отшельника, настолько запутавшегося в круговерти свинца и крови, что для него нет иного способа искупления перед самим собой, кроме как день за днем браться за суицидальные «заказы». В «Красном круге» также прослеживается присущая азиатскому искусству утонченность и размеренность. Сюжет о трех рецидивистах, поворачивающих «ограбление века» под носом у зазевавшихся жандармов, неспешно загоняет антигероев в ловушку ложных убеждений, когда ни тот же Ален Делон, ни Джан Волонте, ни Ив Монтан не в силах уберечь свои заблудшие души от разложения.
Завершает карьеру Мельвиля ультимативный триллер «Полицейский», по хорошему счету, должный нарекаться в русскоязычном сегменте не иначе, как «Мент». «Замерзшая» поэма о стагнации, снятая в пространстве пустынном и жутком, где пересекаются метафизика и круто сваренный криминальный фильм. Итоговая лента Мельвиля, до неприличного медленная и последовательная, в то же время гнетущая и печальная. Первый за всю жизнь режиссера случай, когда типичную картину Мельвиля можно смело обозвать «типичной картиной Мельвиля»: на месте и дождевые плащи, и отсыревшие папиросы, и стреляющие от бедра несгибаемые ищейки. Полный джентльменский набор.
Сам Жан-Пьер Мельвиль умер через год после премьеры «Полицейского» в возрасте 55 лет. Казалось бы, не так давно он презрительно разгонял толпы бастующих студентов во время «майских волнений» 1968-го на верном «роллс-ройсе», а теперь о настигшем его инфаркте печатают в некрологах, а около могилы толпятся «нововолновцы» и консерваторы, друзья и враги, кинематографисты и литераторы. Подобно герою фильма «Самурай», Мельвиль жил как умудренный опытом восточный воин – был тверд духом и никогда не страшился неизбежного. И этот бренный мир, кто бы сомневался, он покинул на своих условиях: без шума и пыли, с орденом Почетного легиона на груди и сотней тысяч фанатов по всему земному шару.
Это была прекрасно сыгранная партия. Шах и мат.
«До 33 лет человек думает, что ему по-прежнему 20. Потом, в один прекрасный день, смотрит на себя в зеркало и понимает, что годы прошли… Когда осознаешь собственную старость – это трагедия. Ты вдруг внезапно понимаешь, что ты один. Старость – это апофеоз одиночества».
Яндекс Карты выяснили, как изменился интерес пользователей к кофейням и другим точкам продажи кофе. Сейчас…
Небольшие кухни могут быть настоящим вызовом, особенно во время приготовления еды. Однако правильно спланированная организация…
За последние десять лет Цюрих как минимум два раза попадал на первое место в списке…
Американский бренд New Balance был основан в 1906 году и с тех пор сделал огромный…
Имя: Роберт Келли Слэйтер Возраст: 45 лет Место рождения: Флорида, США Сейчас живет: Кокоа-Бич, Флорида,…
Модель «Ньюпорт» была призвала не только расширить покупательскую аудиторию «Крайслера». Эти машины стали самыми доступными…
This website uses cookies.