Не успели художники «потерянного поколения» окончательно испустить дух, как на благословенные Штаты, прошедшие через огонь, воду, Великую Депрессию и две Мировые Войны, обрушился новый культурный феномен. Феномен, чьи отголоски до сих пор доносятся до наших ушей из прокуренных кофеен и тесных джаз-клубов. Имя ему – «бит-поколение» (от английского «The Beat Generation», что буквально переводится как «сломленные» или «разбитые») – движение, начавшееся с «могучей кучки» американских писателей, предававшихся литературным экспериментам и бензедриновым галлюцинациям в застенках кампуса Колумбийского университета.
Содержание
Впоследствии это объединение трансформировалось в автономную субкультуру, из который выросли и миролюбивые хиппи, и радикальные борцы против репрессивного «маккартизма».
Бахвальный хор молодых бунтарей перекричал и залп потертого охотничьего ружья «Scott & Son», из которого застрелился Эрнест Хемингуэй, и громогласные всхлипы Эриха Ремарка, корчащегося в конвульсиях от аневризмы аорты в швейцарском Локарно.
Битники не выстраивали идеологию «новой нормальности» и не развивали идеи, заложенные их предшественниками – калифорнийскими хипстерами, фанатами трубача Диззи Гиллеспи. Отнюдь, их совершенно не интересовала политика, ибо нет ничего важнее искусства и праздного гедонизма. Они считали, что в мире, где государственные перевороты и массовые восстания выступают в роли эстафетной палочки на многовековом марафоне кровавых режимов, надобно не ломиться к баррикадам, а пропагандировать революцию нравов.
Как писал поэт Аллен Гинзберг, один из отцов-основателей движения «бит»: «Гробницы черепа не вмещают больше червей чувств», – этот непрозрачный намёк вторит высказываниям его коллег о том, что во Вселенной, разрывающейся от засилья потенциального пушечного мяса, катастрофически не хватает своего девиза. Этим самым «девизом» американской культуры и стали послевоенные «битники», о похождениях которых редакция Stone Forest спешит поделиться со своими читателями.
Импровизация в стиле бибоп
«Я люблю сумасшедших, таких, которые бешено хотят жить, бешено хотят говорить, бешено хотят спастись, которые хотят иметь все сразу, которые никогда не зевают и никогда не говорят пошлостей, а всегда горят, горят, горят».
Джек Керуак, отрывок из романа «На дороге»
Как уже было подмечено ранее, движение битников явилось продолжением традиций писателей «потерянного поколения», к коим причисляют тех же Ремарка с Хемингуэем, Дос Пассоса, Луи-Фердинанда Селина, Томаса Вулфа и Фрэнсиса Фицджеральда. Литераторов, лицезревших ужасы Первой Мировой Войны, что с горем пополам смогли выбить себе место под Солнцем в реальности, ради которой они проливали кровь, и которой, в конце концов, оказались абсолютно не нужны. Их коллективная рефлексия по окопной жизни и тяжёлому «мирному времени», выливавшаяся в пронзительные литературные эпосы, повиляла на великое множество культурных течений Запада.
Под раздачу попал и квартет графоманов-раздолбаев из Колумбийского университета, в середине сороковых промышлявших писательским ремеслом на пару с деструктивными попойками. Аллен Гинзберг, Люсьен Карр, Джек Керуак, Уильям Берроуз – именно с этих имён началась летопись «разбитого поколения».
Жёсткая цензура, особенно в литературных кругах, не затянувшиеся душевные раны Второй Мировой и подавленный либерализм не могли не поспособствовать появлению «новой школы» американских контркультурщиков. Вдохновлённые прозой Томаса Элиота, Уильяма Карлоса Уильямса и свободолюбивым нравом чернокожих бибоп-музыкантов, наша фантастическая четвёрка решила ступить на тропу протеста Великой Американской Паранойе, усиленной за счёт антикоммунистической повестки правительства, а также в обход пресловутой Американской Мечты. Стабильный доход, домик в пригороде, красавица жена и новёхонький «кэдди» в гараже – вещи, безусловно, приятные и нужные, но только не для мятежных молодых нонкомформистов, превративших свою резонансную писанину в действенные антитела, активно помогающие израненному американскому организму выздороветь после социальных потрясений изнутри и вовне.
Со временем бит-писатели смогли сформировать собственный бессвязный стиль, тяжелый для восприятия простых смертных. Каждое публичное чтение их стихов напоминало нервозную манифестацию, когда бредовые строки и режущие слух рифмы голосили в унисон с джаз-бэндом, выдающим надрывистые импровизации на фоне. Выходившие из-под их пера романы и рассказы, которые постоянно забраковывались вышестоящими инстанциями, описывали жизнь приземлённо и без прикрас: в своём творчестве пионеры «разбитой прозы» не стеснялись рассказывать о наркотиках, разгульных вечеринках, гомосексуализме и оживлённо поднимали дискурс о тотальном умерщвлении ценностных ориентиров былых лет.
Нью-Йоркский свинг
«Я видел лучшие умы моего поколения, разрушенные безумием, умирающие от голода, истерически обнажённые, волочащие свои тела по улицам чёрных кварталов, ищущие болезненную дозу на рассвете, ангелоголовые хипстеры сгорающие для древнего божественного совокупления со звёздным динамо в механизмах ночи».
Аллен Гинзберг, фрагмент поэмы «Вопль»
Разумеется, данные изыскания на поприще марания белых листков мироздания едкими чернилами неудобной правды не были беспочвенными. Кутёж, пьянство и бытие «на грани» приглянулись первым битникам еще со студенческой скамьи и не отпускало с приходом пятидесятых – десятилетия, когда только назревающая глобальная паранойя, спровоцированная Холодной войной, лишний раз подстёгивала вчерашних слушателей курсов по филологии дебоширить направо и налево искусства ради и здравому смыслу вопреки.
Некогда поджарые юноши с невинными детскими лицами отныне знают цену не только крепкому слову да разудалому хорею, но и забористым коктейлям из метамфетамина и кофе. Керуак употреблял бензедрин во время своих долгих скитаний по американскому континенту, Берроуз “ставился” героином каждый раз, когда муза оставляла его один на один с недописанным абзацем очередного шизофазического памфлета, а Гинзберг с Карром были не прочь походить «по мальчикам», килолитрами распивая креплёное вино. За каждым из новоявленных авторов числилось немало грешков, и некоторые из них, по нашему скромному мнению, достойны отдельного упоминания.
Например, однажды ни разу не трезвый Карр прогуливался по парку со своим товарищем Дэвидом Каммерером по парку. Последний неровно дышал в сторону атлетично сложенного студентика Люсьена и частенько его домогался. Но в тот злосчастный вечер юноша не выдержал и пырнул пылкого недолюбовника ножом. Через мгновение Карр, ошеломлённый своим поступком, дотащил ещё живого Дэвида до берега Гудзона, набил карманы его куртки камнями и утопил продолжавшее стонать тело в реке.
Испуганный малец мигом примчался к коллегам-битникам и рассказал всё в мельчайших подробностях. Вместе они избавились от улик и провели остаток ночи в алкогольном беспамятстве. Впрочем, утреннее похмелье не смогло унять гласа совести, посему Карр сдался в полицию с поличным. Его посадили за решётку, а Керуака с Берроузом привлекли как соучастников. Правда, недолго молодые дарования грели нары, так как Уильяма вытащили его богатые пращуры, а Джека освободили под залог родители его девушки при условии, что они наконец-то поженятся. Чуть позже виновники событий опишут это преступление в книге «И бегемоты сварились в своих бассейнах», запрещённую к публикации до момента, пока последний из участников “мокрухи” не сляжет в могилу.
Примечателен и тот случай, когда Берроуз во время очередной вечеринки решил поиграть со своей второй женой Джоан Воллмер в «Вильгельма Телля». Послушная супруга водрузила на свою голову стакан, в то время как её муж начал отсчитывать ногами дуэльные десять шагов. Курок взведён, прицел намечен, палец аккуратно ласкает спусковой крючок пистолета. Вдох, выдох, выстрел – тело Джоан летит на землю. Стакан остаётся целым и невредимым, а лоб девушки украшает пульсирующее алое отверстие. Finita la commedia.
Битники-пилигримы, будучи яркими представителями экзальтированной богемы того времени, умело и со вкусом отдавали своё бренное существование на откуп пьянству и наркомании. Идейные забулдыги прославились как большие любители погулять на широкую ногу и, куда же без этого, знатно напортачить, как показывает практика, иногда и с летальным исходом.
Однако подобные выдержки из биографий квартета «сломленных» акул пера никоим образом не принижают их заслуг перед американским народом, изголодавшемуся по смелой и свободной от предрассудков литературе. С этим фактом тяжело поспорить, однако и про загубленные человеческие жизни, и про умопомешательства под дурманом просто так забыть не получается.
Поэтический блюз
«Торговец мусором не продает свой продукт потребителю, он продает потребителя своему продукту».
Уильям Берроуз, отрывок из повести «Голый завтрак»
Ну, довольно разбрасываться баснями о похождениях наших молодых анархистов. Пришло время поведать об их литературном наследии. Конечно, творчество битников сложно подвергнуть какой бы то ни было адекватной классификации, но ключевые произведения выделить нам всё-таки под силу.
Начнём с романа «На дороге» Джека Керуака. «Спонтанная проза», как его называл сам автор. Перенесённая на бумагу хроника путешествий Джека и его напарника Нилла Кэссиди по необъятным просторам Америки и Мексики. Книга была написана за двадцать один день на длиннющем рулоне печатной бумаги в самый разгар безостановочного кофеино-бензедринового прихода. Рукопись, поданная в редакцию, была набрана на печатной машинке практически без знаков препинания и соблюдения каких-либо типографических норм. Одни лишь пересказы дневниковых записей Керуака на измазанном табачным пеплом сакральном свитке, который вдохновит молодых и горячих по всей Америке позабыть о вступительных экзаменах, дабы увести из-под носа родителей машину, закупиться пивом с марихуаной и пуститься покорять бескрайние хайвэи Среднего Запада.
Главным поэтическим событием той поры стал «Вопль» Аллена Гинзберга – масштабная поэма, выполненная в автобиографической манере. В ней через призму заковыристой рифмы и напористого слога прослеживается единый сюжет о страданиях, что взваливаются на плечи Аллена и его друзей. Смесь из апокалиптики, катарсиса и пространных рассуждений о том, как система в зародыше убивает лучшие умы поколения, ограничивая их в удовольствиях и свободе самовыражения. Первые чтения поэмы прошли в «Галерее Шесть» в районе Сан-Франциско под названием Норт-Бич. Гинзберг читал каждую новую строчку на одном дыхании, подражая еврейскому кантору, а завороженная публика не смела проронить ни звука, дабы не прервать эту чарующую аудиальную медитацию. Когда последняя строфа была дочитана, зал взорвался аплодисментами, а находящиеся в галерее представители прессы заведомо окрестили сие событие не иначе, как «рождением новой американские поэзии».
Не будем забывать и об Уильяме Берроузе, а точнее о его magnum-opus под заголовком «Голый завтрак». Эта повесть – вещь в себе, бессюжетное нагромождение воспоминаний, фантазий, пересказов сексуальных подвигов писателя и скрупулёзная препарация его наркотических трипов. Неудивительно, что цензоры не давали покоя Берроузу, который бок о бок с другими битниками защищал своё детище в многочисленных судебных процессах. Дабы создать этот текст, Берроуз скомпоновал в один сборник свои мимолетные мысли обо всём и одновременно ни о чём, исполосовал бумагу канцелярским ножом и начал собирать будущее произведение по кусочкам в хаотичном порядке. Итоговый результат получился внушительным и на удивление ладно скроенным, что, тем не менее, не умаляло его психоделического начала.
Джем-сэйшен
«Прошлой ночью я вёл машину, не умея водить, и вообще она была не моя – я ехал и давил тех, кого люблю».
Грегори Корсо, вольные мыслеизлияния
Описанный нами союз Керуака, Берроуза, Гинзберга и Карра, пускай и зположил начало бит-движению, но они не были единственными его представителями. Свой вклад в реформацию литературной парадигмы США на рубеже эпох внесли Джон Холмс с романом «Марш!», стихотворцы Питер Орловски и Грегори Корсо, новеллист Майкл Макклур. Эти культурные отщепенцы продолжали неустанно гнуть свою генеральную линию вплоть до начала шестидесятых, когда дети цветов с «миром и музыкой» постепенно вытеснили битников на задворки истории.
Хотя это не помешало молодёжи, зачитывающейся прогрессивной бит-литературой, организовать побочную субкультуру непримиримых борцов с общественными нормами. Бородатые тунеядцы, шляющиеся по злачным заведениям и слушающие джаз в перерывах между распитием спиртного и уличными дискуссиями о судьбах мира. Такие кадры несложно вычленить из толпы: они носят чёрную одежду, отдавая предпочтения свитерам с высоким горлом, тёмным очкам, беретам и обязательным козлиным бородкам у мужчин.
Представители этой социальной группы, за исключением очевидных позеров, которые даже фамилии того же Керуака ни разу не слышали, смотрят на оскомину набившую Американскую Мечту не как на «мечту», а как на «сновидение» – пророческое путешествие в тёмные недра общества потребления.
Образцовый битник должен был быть образованным и начитанным, он интересовался эзотерикой и духовными паломничествами как по внешнему миру, так и по витиеватым дорогам собственной души. Американские «юродивые» и «блаженные святые», которые выбирают жизнь здесь и сейчас без оглядки на повестку и обращения постоянно сменяющих друг друга президентов.
Главная цель поколения бит – сберечь собственную личность, не погружаясь при этом в болото повседневности. Для них, для извечно страждущих, цель всегда оправдывает средства, а путь к самосовершенствованию и самопознанию не прекращается никогда и ни при каких обстоятельствах.
«Я гуляю по улице в поисках глаз, что лицо мое приласкают. Я песни пел в лифтах, считая, что еду на небо. Я вышел на 86-м этаже и пошел в конец коридора на поиски свежих бычков».
Питер Орловски, строки из «Стихов из подземки»
