В XX и XXI вв. нам часто твердят о том, как растет пропасть между богатым и бедным населением. Это тренд нашей эпохи. Казалось бы, все так, и даже очень убедительные доводы приводятся. Но неужели всего этого не было в прошлых поколениях? Разве бедный и богатый были на одной ноге и могли, попивая бургундское, рассуждать о проблемах, связанных с посевной, или обсуждать скучновато прошедший светский бал? Конечно, нет. Едва ли презрение современных холеных богачей к малоимущим плебеям сильнее, чем было 100, 200 или 300 лет назад.
Давайте обратимся, если и не к истории, то хотя бы к литературе, представляющей собой зачастую альманах жизненного уклада тех лет. Уберем в сторону труды известных хулителей буржуа вроде Марка Твена и Герберта Уэллса, а обратимся, пожалуй, к тому, кто в нашей памяти связан с приключениями, интересными историями и прочими произведениями, отвлеченными якобы от социально-политической повестки тех дней. Как насчет Роберта Льюиса Стивенсона и его рассказа “Ночлег Франсуа Вийона”?
Совершенно простая история бедного писателя, не обладающая глубокой нравоучительной идеей, лишенная конечного вывода и морали. Будучи выпивохой и вором, Франсуа Вийон постоянно сетует на судьбу. Не являясь успешным литератором, он тем не менее мог бы при правильном стечении обстоятельств и при здоровом образе жизни вести безбедное существование. Но кутить, прожигать деньги и потом жаловаться, как все плохо, для него важнее.
Противовес ему – богатый и знатный рыцарь Энгерран де ла Фейе. Это аристократ в летах, который много повидал на своем веку. Отдать ему должное, он не столько охаживал знатных придворных дам и заливался вином до умопомрачения, сколько сражался на многочисленных войнах за своего Короля и страну. Мог ли он ожидать, что в его небедное жилище нагло постучится продрогший босяк, который настолько отчаялся погибнуть на холоде, что отбросил в сторону страх и завалился к совершенно не знакомому и при этом знатному месье?
Эта встреча, обещавшая стать тревожной и волнительной, стала по итогу актом исследования друг друга. Богач изучал бедняка, бедняк богача. В этом “лабораторном” процессе они нашли гармонию. Они оба стали судьями. Причем что один, что другой за дерзкую оценку со стороны собеседника могли пустить тому кровь, но самообладание одержало верх. Франсуа останавливал все-таки витавший страх и врожденная учтивость по отношению к аристократу, а месье де ла Фейе был уже настолько стар годами, что смерть от ножа вора, пробравшегося в его дом и воспользовавшегося его поистине христианской добротой, совершенно не страшила, а непрошенного гостя было просто жалко.
Бедного писателя крайне оскорбляла оценка его как вора, бездельника и плута, который не хочет выбраться из своего положения. На что он резонно отвечал, что воровать для него не предел мечтания, а необходимость, без которой он бы просто отдал концы где-то в вонючей сточной канаве. И легко оценивать бедноту, будучи богатым сытым рыцарем, не знавшим лишений.
Здесь и у Энгеррана де ла Фейе находится что ответить, ведь за время своей славной военной карьеры он натерпелся немало лишений. Жить в походных условиях – это тот еще санаторий. Плюс месье верно подмечает, что у всех есть выбор – воровать или нет, и нечего пенять на бедность. Человек чести вполне себе может выбрать и голодную смерть, нежели прослыть треклятым грабителем и душегубом.
И вот в роли читателей мы заочно присутствуем при этой беседе и на самом деле не можем отдать предпочтение никому из них. Каждый прав в своем, с высоты своего полета, с высоты даже своего статуса в социуме. Жизнь бедняга – не сахар, но и не у каждого богача жизнь – пир круглые сутки. По сути, собеседники скатились в оценивание, кто из них более достойный человек: вор похвалился, что не стал убивать старика; а сам месье в принципе был на коне, ведь в ночи пустил погреться и поесть бродягу, которого он знать не знал.
Споры прервал рассвет, а правый так и не был найден. Никто из них не мог признать правоту собеседника, как и мы не можем выбрать среди них моральный камертон.
Роберт Льюис Стивенсон, будучи мастером прозаического портрета, попытался обрисовать нам в большей степени не какую-то историю, а нравы и мысли представителей двух разных социальных групп. Конечно же, автор не жил в XV веке, но, как было сказано в самом начале, пропасть между бедными и богатыми – это не особенность какой-то определенной эпохи, это бич всей нашей цивилизации. Данность, которую проще принять, чем заниматься необоснованным осуждением. Да и хорошим или плохими нас делает все-таки не происхождение, а поступки, выбор, который мы совершаем: воровать или не воровать, убивать или не убивать, впускать бродягу в свой дом или не впускать. И если ты сделал выбор в сторону добра, остальное вторично.
А если все эти экзистенциальные скитания персонажей рассказа Стивенсона вам не особо интересны, то пусть заинтересует вас тот факт, кто Франсуа Вийон – реально живший поэт. Этот бедолага действительно метался от гуляний с выпивкой до грабежей, а в душе у него пылал литературный талант. Представленная же Стивенсоном зарисовка – скорее всего, вымышленная история, которая тем не менее в полной мере описывает скитания этого несчастного человека, родившегося не в то время. Ведь прямо скажем, в XIX веке, который представляет автор произведения, поэзия помогла бы Франсуа худо бедно существовать, не скатываясь в криминал. Не получилось бы в столицах – он вполне себе стал бы любимым поэтом какой-нибудь провинциальной аристократки со всеми вытекающими обстоятельствами.
