Светлой памяти Макса “Призрака”
I. Монтеро́
К мосту подъехал Монтеро́
Бесстрашный Жан Бургундский конно.
Охрана шевалье. Добро
Река встречала шедших Йонна.
Дофин Шарль прибыл при своих.
Коней оставили и стража
Прошлась до шлюза встречи вмиг,
Проверив мост легко и важно.
Уж накануне слух летал,
Что дух Луи своё желает,
Что он на Храмовой витал,
Что он никак не засыпает.
Не отомстили, мол, за кровь.
Тем паче королей, что миром
Из Ампулы в небесный кров
Правления введённых клиром.
Из клира вышел в свет памфлет
До оправданий царской крови,
Пролить что можно, если нет
Густого яда, смертной хвори.
Корили Жана за союз
С английским войском, что вассалом
Должно служить Парижу. Груз
Был обвинений всем немалым.
Что арманьяк, что бургиньон.
Монарх-анжуец за Проливом
Иль Валуа. Пустой закон,
Грабёж, побои, кнут на гривы.
Безумный Шарль пустил в ковыль
Всё королевство нараспашку.
Пир буйных посреди могил.
Ложится гибель мверзью тяжкой.
Несутся кони в пропасть дней.
Кому взять Францию до славы?
Брань шевалье. Грызня князей.
Престол у дурака безглавый.
Ужели слово де Молэ́
Всё также хлещется проклятьем
И род изводит королей,
Страну сжигая смерти хватью?
А, может, скоро, выйдет в мир
Колена Да́нова лукавый,
Что Хлодвига потомок. Мглы
Навеет морок он кровавый.
Был мор великий. Жа́ков бунт.
Едва Шарль Мудрый не заколот.
Седые зимы. Ведьмы мнут
Чад малых, после малокровых.
А в Чехии восстал Жан Гус
И был сожжён. Пошла в мир ересь.
Армады папства биты. Гнус
Полез по землям зла безмерно.
И лезут мавров тьмы давно.
И прорываются мглы турок.
Жжёт сарацин. От них темно
Днём над Босфором, ныне хмурым.
И каждый по мосту прошёл
Свой путь, отмеренный до шлюза.
Жан поклонился. Шарль отвёл
Свой взор от дружбы и союза.
Жан был вассал английский. Нет
Ему пред Шарлем оправданья.
Шарль не король и в деле слеп,
Ведомый домом Орлеана.
На всех нет правды. Всем до всех
Укор, в измене обвиненья,
В хищеньях жизнь и смертный грех,
Дурное в свете поведенье.
Подходит стража. Пыл кипит.
Тут дю Шатель, слуга дофина,
Шаг ближе и топор летит,
Срубая Жана хватом длинным.
Успел Жан меч за миг достать,
Но пал с разрубленным до носа
Надвое черепом. Отнять
Удар ладонь смог следом броско.
Схлестнулись стажники и мост
Им полем боя. Спешно движут
Подальше Шарля, чтоб погост
Нескоро он узнал, недвижным.
Шарль на коне умчался прочь.
Отсечена, рука топталась
Бургундца, а рука клинок
Другая всё держать осталась.
Кипел, рубил и отражал
Тот тесный бой каскад ударов.
Металл летел, рубил металл,
Тушил страстей людских пожары.
Река не видела страстей.
Гнала к зиме та осень дали.
От урожая трудных дней
Поля косой освобождали.
Безумный дальше жил король.
Пиры по за́мкам и охоты.
Камины, полные золой,
Сжирали мёртвый лес охотно.
По сёлам вспомнили о том,
Что скоро важный день начнётся –
Ту-Сен, а от него хвостом
Снегов зима в метель завьётся.
II. Никополь
Звал император Жигимонд
На битву с воинством Востока
В лице турецких лютых орд,
Несущих смерть по воле рока.
Весть полетела на заход
За морем солнца Океаном
По королевствам, чей народ
Всё ж относился к христианам.
Ни ересь, ни рогатый культ,
Ни малодушие чьих взоров
Не отвели от Церкви в путь
По кромке Ада без законов.
До тех был зов, кто мог Алтарь
И Крест оборонять способен,
Сдержать лязг адских войск. Оскал
Толп агарян в жестоком бое.
Прорвать гаротту надо всей
Воцерковлённой ойкуменой,
От гор Кастильи до полей
Славянских царств в борьбе священной.
Чуть раньше, без соборных дрязг,
Без Рима, поднял войско к бою
Князь Лазарь сербское в свой час,
Средь смут пред общею бедою.
Сошлись на смерть на братний зов
От рода сербского во славу
Славяне в несколько полков.
Бойцы и витязи державы.
Был страшный и великий бой
На поле Косовом, где Милош
Обилич крепкою рукой
Убил султана гневной силой.
Весь день бой ю́наки вели –
Рубились сербы против турок.
И реки красные текли.
Земля застлалась тучей хмурой.
Ред Змея, Милошем созда́нный,
Пал в битве с чёрною ордой.
Цвет витязей к борьбе призва́нный
Вновь возрождался пред грозой.
И волей сербства восхищённый,
Звал Жигимонд свой в бой поход
Монахов-воинов, скроённый
Со всех земель, где дня заход.
Бургундец Жан, горя величьем
Великих предков Валуа,
Отбыл в Путь в праведном обличье
В край дальний с сердцем злого льва.
Жан Валуа в Ред Змея влился,
В Ред Милоша, дав клятву жить
В борьбе за Крест, где бы ни бился,
И Церкви в днях своих служить.
И вот под Никополем бьются
Полки в священном им огне.
Клинки, что молотом куются,
Плоть рубят, звон отбив монет.
Без ус брадатый агарянин –
Вчерашний грек – летит в удар.
И янычар, уж не славянин,
Вкруг сеет кылычём пожар.
И на скаку бьют кабальеро
Строй спахов – ко́пийный укол.
Взаимно пронзены безмерно
С конями всадники до сёдл.
Взлетают кистенеев ядра.
Пробиты шлемы и чалмы.
Чекан по брони. Ярость взглядов.
Взор ужаса. Огонь ланит.
Густое марево побоищ
Из поединков удальцов
По полю брани кружит роем
Зла, боли, рёва, мертвецов.
Бокастых витязей усталость
Давно сминает в хват ремня.
Язык засох. Кровь застоялась.
Лишь рык над адом сечи дня.
Жан бьётся с рядом янычаров.
Хорош в бою родопский сын.
Он рубит их. Он колет рьяно.
От сечи пьян. Дел властелин.
Враг восхищён в бою бургундцем.
Как лихо по телам идёт.
Какая удаль. Будто бьются
С Ахиллом илион народ.
Но вот Жан окружён и пики
Могучих спахов к горлу. Плен.
Бежало войско в страхе диком
От орд турецких – крепких стен.
Погнал осман рать франков с боя.
Франк вспомнил участь Сент-Луи.
Отчаянье их толпы гонит.
Спят мёртвые в чужой крови.
Восторг османа лютым франком.
“Бесстрашным” прозван Жан с тех пор.
И двести тысяч злата знаков
Отменят плена приговор.
III. Безумие
Идут торжественно и чинно,
Роняя тень на серый быт,
В Гент сам король и рядом длинным
Его ближайший ныне круг.
Его людей рой слуг поспешно
Решает мелочный вопрос.
Элита шествует доспешно –
Работа лучших в полный рост.
Едва кольчуга латы кроет.
Доспех всё более закрыт.
Чеканка вьётся тонким слоем,
Красоты дав минувших битв.
Клинков не видно в ножнах, глухо
Сокрывших смерти острый зуб.
В них каждом – память рода скупо
По поколеньям узнаю́т.
Пока в них дремлет старина,
Пока не пишется путь новый
На бранных хрониках, сполна
Пополнив список многокровый.
Стоит июльская жара.
Уж замер полдень в дня жаровне.
Трещит от зноя мир с утра,
Став пеклу воплощённой ровней.
И ближний лес, куда идут,
Не скроет тенью крон от му́ки.
Устали кони. Не поют
На ветвях птахи. Смолкли звуки.
Король Шарль смотрит пред собой.
Он видит или же не видит.
Его друзья за маетой
И маревом всё ждут укрытья.
Какая страшная пора.
Дыханье прервано природы.
Шарль замер взором. Дум игра
Не вилась в разуме свободно.
Далёк ещё до вида Гент.
Желают шевалье стоянки.
Искать привала для примет
Слуг пущен рой соцветьем ярким.
Шарль выхватил внезапно меч
И зарубил в лихом ударе
Вмиг шевалье. Продолжил сечь
И дальше в морока пожаре.
Он гнался и мечом рубил.
Ряды в толпу сминались глупо.
Король смерть сеял для могил.
Король нёс ужас щедро, крупно.
Унять не могут короля.
Шесть срубленных стволов дворянства.
Устал Шарль, молнии кляня
На головы, что не склонятся.
Упал и впал в небытие,
Уйдя в сон разума и тела.
Холодным по́том он вспотел
И был лицом бледнее мела.
Толпа металась, в лес сбежав.
Кричали раненые. Злые
На дурь монарха, чуть не дав
На волю гнев густой ковылью.
Забылся сном царь пекла вмиг.
Трубит сбор по́ лесу конюший.
Несут в плащах кто вечно сник.
Мотают выживших. Всем душно.
Хоть ветра не было в тот день,
Но знала Франция отныне:
Король-Безумец не у дел.
Пора самим брать ум в гордыне.
И понял это Бургиньон.
И Орлеанин. И Берриец.
Д’Анжу. Наваррец. Алансон.
Бурбон. Далёкий флорентиец.
И те, кто правил битый час
За мелкой заводью Пролива
Из той же Франции, свой глаз
Прикинув к трону славных Лилий.
Храпел и маялся король.
Вдруг морок спал с его рассудка.
Он пал на Валуа престол.
Он пал на Францию преступно.
lV. Смерть на Старой Храмовой
Луи-войвода д’Орлеан,
Брат короля и обольститель,
Был алчбой одержим до дам
И мог идти в огне событий.
Его порыв увлёк престол,
И сколько б не было певичек,
Пут, конкубин, – он верно шёл
До Лилий в золотом обличье.
В его мечтах – Милан и сеть
Ломбардских городов к владенью
С замахом на созданье скреп
К господству в итальянских землях.
И дядя – первый Бургиньон –
Филипп де Валуа упрямо
Давил опекой дурно трон,
Копая к сваре княжьей яму.
Не смог вовеки апанаж
Унять вражду домов Капе́та.
И рвётся кров Короны наш
Вновь на куски, не видя света.
Вновь буйно взоры воевод,
Уже сплошь – королевской крови –
Секут безудержно народ,
Во имя блага его кроят.
Наварру Пятый дал Филипп,
Отдал Бургундию Жан Добрый
Родне на откуп и возник
Ряд о́тчин – полуцарств отводных.
Париж, не памятуя день,
Когда Этъянн Марсель могуче
Почти сверг власть дворян и стен
Коронных снёс до Сен излучин.
О, гордый град, что Иль-де-Франс
Украсил стройною твердыней,
Несёшь ты в этот страшный час
Путь Франции – вновь быть единой.
Тебе, строптивая толпа,
И мастерам твоих кварталов
Несёт поклон самих глава
Всех Капетингов в своих лаврах.
Тебе, Париж, они должны
Всяк доказать, что быть достоин
Ты их столицей и нужны,
Как солнца свет на небосклоне.
Филипп преставился. Дижон
Признал войводой скоро Жана.
Взошёл великий бургиньон
Напротив мыслей д’Орлеана.
Орёт парижская толпа
Осанну Жану-воеводе.
Луи ей мерзок, блудный паж
Баварской Изабель в обходе.
И вот Жан с войском на Париж
Идёт уверенно походом
И с самых верхних стольных крыш
Летит восторг на земь народа.
Врата отверзнуты до пик
Бургундских войск, несущих веру
В восход дней славных. Громкий крик
Ночь не смолкал, не зная меры.
Луи, не вынеся врага
Успех и требуя поклона,
В осаду взял Париж. Брега
Застыли от глухого стона.
Спешит мирить Жан де Берри́
Свою родню. Отвесть от крови
Усобиц лютых, по краю
Кругов что Адовых заводит.
Смирились Валуа. Пусть так.
Пожали руки перед миром.
Не стали подрубать тот стяг,
Что держит герольд пред турниром.
Текли два года без костей,
Объедков битв для пира крысам.
Вино по кубкам для гостей.
Вепрь по подносам паром крылся.
И из Барбетта д’Орлеан
Луи неспешно едет к дому.
Был знатный пир и много дам
И королева благосклонна.
Давно им воевода Жан
Завидует, любви не зная.
Луи у трона. Лилий стан
Он обхватил, почти срывая.
Луи на Вьёй-дю-Тампль был
Внезапно остановлен стражей.
Или не стражей. Пьяный пыл
И сбит багром он наземь страшно.
Удар меча отсёк ладонь
Десницы, чтоб не смог он чёрта
Призвать на помощь. Жуткий стон
Прервал топор об череп мёртво.
И зрит ноябрьская ночь
Работу – Валуа закланье.
В столице. Свой корявый почерк
Оставил Жан в лихом желанье.
Кровь Валуа текла и люд,
Знакомый с Промыслом о роде,
Смотрел. Свет факелов приют
Давали виду в Тьмы природе.
V. Каинова сеча
Убит Луи. Вдова Висконти
Взывает гневно к небесам.
И прах отмщенья в склепе просит,
Уж не сумея биться сам.
Бесстрашный Жан суда избегнул,
Лишив сирот земель отца.
И умерла вдова. Бесследно
Ушли во мрак мольбы истца.
Но нет – зять Шарля д’Орлеана –
Граф д’Арманьяк повёл войну
И обещал бургундца Жана
Сгубить, как он Луи, ко дну.
Раскол упал на королевство.
Над Францией зачалась тьма.
Монарх Шарль правил неуместно –
Сидел на царстве без ума.
Вновь шевалье нобилитета,
Плюмаж накинув на доспех,
Несли Парижу смерть с навета,
Кроша во благо в мясо всех.
Без плахи били топорами.
Неслись по плоти мертвецов
Кривые ведьмы, что ножами
Срезали кожаный покров.
Ковали кузнецы к убою.
Пекли хлебов до похорон.
И смерть на флейте пела зноем
Распада плоти гимн времён.
Навёл Жан в бой из-за Ла-Манша
Союзные ему полки,
Взамен дав Лондону оммажа
И целование руки.
Разбиты крепко арманьяки
Английской силой в Сен-Дени.
Жан топчет вражеские стяги.
В Париже праздничные дни.
И вот зеркально против Жана
Призвали также англичан.
И торг Отчизной бесталанный
Покрыл вражду обоих стран.
Сошлись на мир. Париж под Жаном.
Цеховики гуляют фэт.
Вино не рубцевало раны,
Напротив – вскрыло швов корсет.
И закрутилась чехарда
Борьбы цехов за мощь столицы.
Бьют мастера плоды труда,
Круша кварталы, лавки, лица.
Жан так и не смог цеховиков
Унять от бездны произвола.
Артельный люд не знал оков,
Но уважал клинок, что с долом.
Бежал бургундец прочь ни с чем.
Вошли в столицу арманьяки.
И вновь и снова смерть шла к всем
Без стука, с стуком. Тускло, ярко.
Бесстрашный воевода Жан
Вновь звал на Францию подмогу
Враждебных дому англичан,
Открыв вторжению дорогу.
Шли грозно короля Анри
Полки английские до трона,
Решить исход седой борьбы
Против саличества закона.
Сошлись у замка Азенкур.
Пошли по пологу равнины
Французы храбро. Лев и тур.
До Лилий Леопард в скок длинный.
Под градом стрел идут вперёд
Французы. Началась вот схватка.
И гибнет нобилей почёт,
Сгорая в сече блеском ярким.
При Азенкуре был убит
Весь цвет и главы арманьяков.
Стрелою йомена пробит
Доспех и нобиль в нём обмякнул.
Три года ждал Бесстрашный Жан
И вновь он – на коне в Париже.
Катились главы парижан,
Что к арманьякам были ближе.
Текла зачистка и вражда
Но новом обороте, с хрустом
Ломая судьбы дотемна
И ночью тёмной к правде пустой.
Гулял по плахе и без плах
Топор, верёвку презирая.
Гремел Париж на кварталах,
Цехов зарубы наблюдая.
И, невзирая на жатву
Противных партий, не унялся
Бой в доме Валуа. В главу
Дофин у арманьяков стался.
Летят гонцы со всех сторон.
Вскрывают от печатей письма.
Идут наборы средств на спор.
На договор схлестнулись мысли.
И вот – свершилось: стана два,
Сошлись к словам, держа востро
Сомнений шип, готовый рвать.
Сойтись решили в Монтеро́.
