I. Клык червя
На исходе октября
Среди рощ, от ветра голых,
Занимается заря,
Возгорая в ветвях полых.
Мчится вечера тоска,
Западая в окоёме.
Света пламенный каскад
Гаснет в тьме. В её приёме.
Тьма ползёт издалека.
Тьма молчит. Она дождётся.
С ней не властны облака,
На неё тень не прольётся.
Среди сумрачных долин,
Овдовело в даль молчащих,
Тьма – покоя властелин,
Вечности костыль стоя́щий.
Тьма разбудит тех, кто спал
В свете жизни среди яви.
Свет луны – её оскал.
Рог луны их в путь направит.
Их незримо среди нас
Тьма оставила не гаснуть.
Тлеет их искра́, хоть глаз
Льдом отлит в мир безучастно.
Кожа дрябла. Холодна.
Распадается от трещин.
Плоть видала недр дна,
Под погостом тлея вечно.
Когти выросли до жал.
Космы спутаны в колтун и
Вместо уст – кривой оскал
В бледном мраке ночи лунной.
Разум ссох. Есть только зло.
Гнев, гордыня и тщеславье.
Ненавистью отекло
Существо, столкнув прощанье.
Нет, мир точно жив для них.
Им его покинуть страшно.
Нрав их столь честолюбив,
Что ревнует к жизни каждой.
Сон их днём – всего лишь дым.
Око зрит, не зная века.
Холод почвы – не раним.
Сырость недр – телам опека.
Вот, пора. Исходит грунт,
Обнажая неживое.
Шаг вперёд. Нет больше пут.
Мышь бежит. Пёс жалко взвоет.
Облако сырое даль
Понемногу открывает.
Ночь легка. И свода сталь
Неба осень исторгает.
Он идёт. Идёт к своим.
К тем, кого знал до погоста.
К тёплым и ещё живым,
Но не вечным, как он, просто.
Волк ушёл в свои края.
Филин, ухая, бесшумно
Бьёт крылом ночь октября.
Ночь молчит благоразумно.
Уж села открыт обзор.
Тут и там дома мелькают.
Мёртвый не взирает взор –
Он по памяти гуляет.
Улица белым-бела.
Звёзды льются с поднебесья.
Ночь тиха́ и ночь светла.
Мир молчит, созвездья свесив.
Вот и дом. Открыл засов.
Тень вошла. Крыльцо скрипну́ло.
Да, звала во одном из снов
Ты его. Явился лунно.
II. К Грозда́не
Ты спишь. Ты трепетно-светла.
Твой образ – существо покоя.
Жива… Ты – прелесть. Ты жива…
И кровь твоя по жилам ноет.
Твой лик так тонок, будто сам
Был высечен рукой умелой.
Твой лик – явлённый жизни храм,
Сердцебиение вселенной.
Сомкнутых глаз не пить огня.
Под тонким веком сна сокрыта
Твоей души младой заря
И то, что спето и забыто.
И то, что породится вновь
Твоею жизнью; воспоётся,
Сорвав оковы страшных снов
Тоски, что смертию зовётся.
Тебе ведь жить. Тебе хотеть
И мочь желанием воздвигнуть
Свод счатья вверх, покинув твердь
Гнилых и злых всегда едино.
Твой стан – порода и чиста
Самою сутью ты от века…
… И к шее тянутся уста
Гнилого недочеловека.
III. Прах
Прильнул – и кровь у них одна,
Но не вернётся благодарно,
А вся уйдёт в него до дна,
Стекая стыло, тонко, тварно.
Связь незаконная крепка.
Зачем звала его ты в грёзах?
Он проклят был и спал века́.
И нет тебя теперь уж в вёснах.
Испьёт он всю. За раз. В себя.
Урод не брезгует, ломая
То, что прекрасно. Он, любя,
Под корень всё уничтожает.
Пожрёт. Пожжёт. Измучит в снах
И наяву. Он – нелюдь прочно.
И сыплется на гру́ди прах
И льётся кровь в него бессрочно.
Куски земли на простыне.
И смрад от неживого тра́вит,
И червь ползёт в пустой золе
И точит прах её и правит.
Ушла жизнь из Грозда́ны враз.
Урод довольно удалился
В покой могил. Не ждёт он глаз
Её в земле. Он обленился.
Ему не надо знать её
Как он, неу́мершей, нетленной.
Её он кровью запоёт
Довольный, обожравшись бренно.
Пожрав чужую юность в прах,
Сгубив невинное до жизни, –
Он тенью удалился в снах,
Будто и не был в явном смысле.
И чёрное желанье с ним
Уснуло до поры червями
Оживших почв, дающих гниль
Для роста всходов над полями.
Деви́чья юность утекла
В иное бытие, и стала
Чужому службой, стлев дотла
В тени земного одеяла.
В рост черноцвет. Уродлив плод.
Тьма тень послала не напрасно.
В май не нальётся светом всход
Простого счастья полногласно.
Не будет смеха. На щеках
Румянец чувством не взыграет.
Забрал весь трепет мёртвый прах,
Живое сердце не играет.
Всё льётся. Отцветя, уйдёт.
Само бывает в сути мало.
И тень от тьмы сама нейдёт
Без зова смертью в одеяло.
